Север Плоцкер против акционеров "ЮКОСа". Интервью Невзлина, Брудно и Дубова газете "Едиот"
- Вы кто, когда вас впервые коснулась тема еврейства?
Невзлин: «Леонид Невзлин. Родился в 59-м году в Москве. Мама – учитель русского и литературы, папа инженер. Первый раз тема происхождения коснулась меня в 7 лет, когда увидел единственную надпись «еврей» в школьном журнале на последней странице в графе «национальность». Тогда я спросил у родителей, что это значит, потому что все были русские. Родительский ответ на вопрос оставил больше вопросов, нежели ответов, но признаки своей инакости запали в душу. По мере роста об этом напоминали неоднократно, били один раз, в 16 лет, в лесу около школы – впрочем, били не очень жестоко и не очень сильно.
Первое серьезное испытание – это разговор с человеком из приемной комиссии МГУ, о том, что в связи с национальностью и без личных связей родителей на физический факультет лучше не соваться – квота была 2 или 3 процента... Поэтому я пошел в нефтяной институт, в котором квоты почти не было, в группе было, наверное, процентов 30 евреев, со всех уголков СССР, так что это было мое первое столкновение с диаспорой. При распределении на работу это, конечно, играло определяющую роль, но в связи с тем, что я был отличником, с красным дипломом, и меня очень хотели в министерстве геологии, мне досталось достаточно адекватное распределение. То есть, скажем так: меня не оставили на кафедре, без сомнения, по этой причине тоже. Но зато мне дали неплохое распределение с точки зрения советских взглядов на жизнь. Самыми престижными были МИД, КГБ и внешторг, но они исключались. До сих пор многие мои русские одногруппники продолжают работать в КГБ – они пережили худшие времена, теперь работают при лучших временах. Получают зарплату, и даже много.
Я бизнесом никогда не занимался, я всегда пытался заработать деньги на жизнь, и это было достаточно тяжело в советское время. Потом в начале 90-х мы с Мишей пытались это достаточно успешно делать, но это больше не бизнес был, а подработка в свободное от работы время. А когда я встретил Ходорковского, работал в бизнесе, но никогда не был бизнесменом – я всегда занимался обеспечением бизнеса. Бизнес Ходорковского быстро рос...»
- Попытка слияния ЮКОСа и Сибнефти?
«Была предпринята два раза, это было логичным ходом – чтобы две самые успешные частные нефтяные компании в России слились. И конечно, их объединение могло дать серьезный толчок развитию нефтяного бизнеса в России. Но в обоих случаях владельцы «Сибнефти» не доходили до конца и обрубали сделку на полпути.
- Когда решили ехать?
«Я после ареста Пичугина был абсолютно уверен, что ЮКОС будет подвергнут погрому, и друзьям, и публично, в общем, об этом говорил. Я считаю, что фабриковать обвинения в убийствах – это, в общем-то, кощунство, и если они на это пошли – значит, это нужно было для чего-то. Дело в том, что до начала расследования против ЮКОСа репутация компании, в том числе в правоохранительной системе, - уровень взаимодействия компании с государственными системами были открытыми, и, в общем, блестящими. Специальный отдел ФСБ всегда курирует нефтяные компании, взаимоотношения с ними кураторов служб безопасности всегда строятся на принципе открытого обмена информацией. Нападение на ЮКОС развивалось быстро, и не могло нами не быть незамеченным, потому что это триггер, переворот. Потому что слишком большая структура, слишком большое количество людей, чтобы не заметить никаких телодвижений вокруг компании в 120 тысяч человек.
И после того, как Путин выступил и сказал, что он доверяет прокуратуре и тому, что решит суд – я сразу понял две вещи: первое – это прямое указание Путина, и второе – они пойдут до конца. И если в демократическом режиме дело начинается со следствия, доходит до суда и так далее - в России жертву назначают из Кремля, если это жертва крупного масштаба. И потом прокуратура и ФСБ должны под этот указ подобрать факты. А заказ был на уничтожение Ходорковского как общественно значимой политической фигуры. А с Путиным раскручивается такая типичная русская сказка: царь хороший, ничего не знает, бояре плохие – и конечно, в России в нее верят".
- Вы действительно верите в антисемитизм путинского окружения?
«Чтобы не быть голословным, возьмем последнюю историю с письмом депутатов-антисемитов. Это письмо о необходимости закрыть еврейские организации. Возьмем реакцию генеральной прокуратуры. Я абсолютно уверен, что реакция генеральной прокуратуры связана с личным отношением Владимира Устинова к лицам еврейской национальности, а не с его обязанностью отстаивать законы Российской Федерации. Когда он выступал в Думе, он сказал такую двусмысленность: он сказал «Не тронь его, оно и не запахнет». А сам Путин с точки зрения личных качеств – никто. Он мимикрирует всегда. Или, сказать по-другому – он – полковник ФСБ. Это означает, что среди антисемитов он антисемит, а среди евреев – семитофил. Он говорит то, что как он считает, хочет услышать его аудитория. Он ни разу не сказал ничего такого, что бы выражало его собственное мнение или позицию. Поэтому я делаю вывод, что их, наверное, просто нет».
Михаил Брудно: «Тоже родился в 59-м, и тоже в Москве. Дали мне почувствовать, что еврей, достаточно рано – начиная с младших классов школы я слышал: «Еврей, убирайся в Израиль». И слышал это на протяжении всей своей жизни в России. Институт тоже выбирал по принципу еврейства. Потом распределили в какой-то НИИ, в который меня не взяли за то, что еврей. То есть все было хорошо и меня брали с большим удовольствием, пока я не заполнил анкету и не написал, что еврей. Так что я получил в итоге свободный диплом и пошел работать программистом. И в 83-м году я пришел в то же учреждение, где Леня работал, зарубежгеология, сейчас уже не вспомним, как точно называлось – предприятие, которое занималось организацией геологразведочных работ за рубежом. А в 86-м году мы познакомились с Ходорковским, и потом пошли работать в его центре «Молодежная инициатива».
Невзлин: «Было разрешено только молодежное предпринимательство».
Брудно: И с тех пор мы работали с Ходорковским. Я все это время занимался непосредственно бизнесом. Приехал сюда в августе 2003. Владимир приехал попозже. У меня здесь брат живет уже 14 лет, первый раз я сюда приехал еще до того, как он сюда репатриировался, и после этого я очень часто сюда приезжал, и конечно, каждое лето моя семья здесь проводила. И я всегда знал, что когда проект ЮКОС кончится, я приеду в Израиль. Другое дело, что планировали мы выйти из проекта не в 2003-м, а в 2007-м. Но он кончился раньше, я и приехал раньше. В ЮКОСе я отвечал за все, что касается движения продукта, начиная от подъема нефти на поверхность, через ее транспортировку...»
Невзлин: «В общем, бизнес».
Брудно: «Много ездил по России и за рубежом, потому что 70% продукции ЮКОСа экспортировалась. На самом деле, деле, дома бывал очень редко. Соответственно, на мне висели все отношения с рынком, с зарубежными инвесторами. В 98-99-м акции ЮКОСа котировались в России на бирже, и рыночная капитализация ЮКОСа в 2002 была 200 миллионов долларов. Пик был 32 миллиарда долларов, даже осенью 2003 года, когда уже началась атака на ЮКОС – даже тогда рынок не сразу поверил, что может быть наезд такого масштаба и такой беспредельности. И акции компании не сразу повалились. Компания была лидером рынка. И я, честно говоря, давно перестал следить за движениями акций, думаю что осталось порядка полмиллиарда. Может, меньше. Компания вышла на Франкфурт, на Лондон. На Нью-Йорк не вышла, не успели. Для того, чтобы выйти на нью-йоркскую биржу, в компании надо было еще провести определенную работу, чтобы соответствовать требованиям... Сейчас больше 60% акций ЮКОСа по-прежнему принадлежат группе МЕНАТЕП».
- Сколько вы лично потеряли на этой разборке?
Невзлин: «В деньгах или как?»
Брудно: «Ну, сколько «Форбс» про нас написал, столько и потеряли. Потому что все наши основные активы – это акции ЮКОСа. В России нет миллиардеров. Там все миллиарды нарисованы на куске старого холста».
Невзлин: «Кроме некоторых. Есть люди, которые выводили все деньги – не будем называть, кто...»
Владимир Дубов: «Родился в 58-м году, учился в школе...»
Невзлин: «Нет такой школы...»
Дубов: «Закончил химический факультет – на физфак не брали... По трем олимпиадам – математике, физике и химии – прошел на городскую олимпиаду... На химфак поступить тоже было трудно, но брали. И на вступительном экзамене фактически в первый раз столкнулся с антисемитизмом. В помещении, где я сдавал экзамен, было человек 20, все характерной внешности – и я просто видел, как их сыпали по полной программе... Второй раз я с этим столкнулся при распределении – но нашел один институт, куда брали евреев. В 88-м году познакомился с Невзлиным и Ходорковским. Примерно в то же время кончилось финансирование науки, работа кончилась. Дальше все по схеме... В 99-м году я ушел из бизнеса, и в конце 99-го был избран в госдуму РФ, где был председателем подкомитета по налогам... Приехал в конце октября 2003, после того, как Путин исключил меня из списка «Единой России» на следующую каденцию. Меня позвали в Кремль и настоятельно посоветовали уехать. При этом мне сказали, что это личная команда Путина. Вот, приехал сюда. Сейчас иврит учу».
Невзлин: «Я тоже немного отличаюсь от Михаила тем, что в 97-м впервые покинул бизнес и пошел работать в ТАСС, где мне дали должность первого замгенерального директора. Но когда на должность премьер-министра пришел Примаков, мне рекомендовали уйти. Моим контрагентом в МИДе был нынешний посол России в Израиле, Геннадий Тарасов, который был начальником информационного управления МИДа. Потом пришел Примаков, поговорил с гендиректором агенства Игнатенко, и сказал, что лучше было бы бизнесу вернуться в бизнес. Я вернулся в ЮКОС, просидел там недолго, в 2000-м году очень обиделся за еврейский народ – Кремль ставил под контроль еврейские организации... И возглавил Российский Еврейский Конгресс, который был без руководителя, и никто не решался идти на эту расстрельную должность. Как всегда, из-за обостренного чувства несправедливости, я полез не в свое дело. Через год моей службы там мне предложили избраться в верхнюю палату российского парламента. Я там прослужил два года, был замом председателя международного комитета. Перспектив больших у меня там не было, потому что как только Путин увидел меня в списках, сказал людям из своего окружения: «А этот чего сюда залез?»
И понятно, что без Кремля карьеры нет в совете федерации, равно как и в думе... Я ушел с интересом перестройки РГГУ по западным принципам образования, был избран ректором, поддержан практически всем коллективом, и студенческим, и научным. Начал работать, это было незадолго до принятия окончательного решения по вопросу ЮКОСа, и Путин поставил перед своим аппаратом задачу меня убрать, что было непросто, потому что это выборная должность, но возможно, потому что университет государственный. И уже в Израиле, находясь в академическом отпуске, я ушел сам, чтобы не разгромили университет, который должен был быть подвергнут реорганизации, с целью удалить меня из ректоров. При том, что коллектив по-прежнему был за мной. Когда они арестовали Ходорковского, я решил туда не возвращаться».
- И вы все трое утверждаете, что дело ЮКОСа – политическое?
Невзлин: «Теперь, к счастью, не только мы. Это прозвучало и на западе, в ПАСЕ, на слушаниях в конгрессе и в сенате, это прозвучало и в решении магистрского суда в Лондоне, и конечно, в многочисленных заявлениях российских и иностранных правозащитников. Думаю, что после того, как у ЮКОСа украли «Юганскнефтегаз», это стало очевидно и для более широкой российской и международной общественности. Раньше можно было трактовать это как применение избирательного права в России к целям, намеченным Кремлем. Теперь абсолютно понятно, что это целенаправленное политически мотивированное преследование».
- А антисемитизм?
Невзлин: «Мы не считаем, что антисемитизм является причиной преследования богатых евреев в России, хотя их относительное количество, конечно, впечатляет. Я просто всегда утверждал, что среди людей, которые ведут это преследование, антисемитизм это дополнительная точка опоры, придающая им уверенность в своих действиях. То есть это не политический антисемитизм, а бытовой антисемитизм правоохранителей, никем, в общем, не скрываемый».
- А следователь, который допрашивал вас?
Невзлин: «Да нормально, на бытовом уровне. Более того – он специально сказал, что не антисемит, - значит, это всегда вызывает подозрения... Правда, он задал мне странный вопрос: «А вот про раввинов...» - я говорю, что про раввинов? Вы не антисемит? Он: «Нет». Когда они говорят плохо про евреев, это может быть даже не бытовой, а такой функциональный антисемитизм. То есть, если про евреев – то плохо, я к этому отношусь достаточно спокойно и толерантно. В этом нет ненависти, в этом есть привычка. Если бы не этот антисемитизм, и не богатые евреи, там бы все давно было по-другому. Вообще ненависть к богатым колоссальная. Я могу тут провести четкую разницу... Путин развязал войну с богатыми, и это имеет колоссальную поддержку во всем электорате, я думаю, 90% электората это поддержат... Если в демократической стране даже нелюбовь к богатым, даже зависть, не может дойти до того, что люди готовы линчевать на площади – то в России под публичное повешение богатого на Красной площади можно собрать такое количество людей – все улицы Москвы затопит... А если богатый еще и еврей... Но я еще раз говорю, что антисемитизм здесь не впереди, а дополнительная точка опоры в осознании своей правоты. Только я не в обиде на людей, на них не обижаться надо, а помогать искать путь».
- И кто вы здесь?
Невзлин: «Мы во-первых, израильтяне. Во-вторых, евреи. Мы благодарны за то, как нас здесь приняли. В-третьих, мы впервые получили опыт жизни в демократии, и возвращаться к старому опыту мы не намерены. Поэтому мы решили жить здесь, инвестировать в основном здесь, что не исключает возможности инвестировать в Россию, но только после того, как там восстановится демократия. У нас большой опыт по России, Восточной Европе и балтийским странам, но к счастью, сейчас растет израильский рынок, поэтому со всех точек зрения – и нравственной, и материальной, для нас Израиль перспективен».
- Если вы не живете на чемоданах, зачем в таком случае вмешиваться в политическую жизнь России?
Невзлин: «Я буду вмешиваться в нее ровно до той точки, пока не увижу, что в ней демократический режим. Можно убеждать себя, что с драконом можно договориться, что если его не злить, он не тронет - но Путин ракеты Сирии продавать собрался не потому, что мы здесь сидим. Мы выходим из всех российских проектов. Жить и работать мы собираемся здесь, а инвестировать в глобальном мире можно куда угодно».
- А здесь претензии приходилось выслушивать? Термин этот «олигархи»...
Невзлин: «Лично мне тут никто и никогда не говорил ничего неприятного. А насчет «олигархов» - мне, может, не нравится, что нужно кушать три раза в день, но избежать этого невозможно. Так и со словом «олигархи» - оно уже есть, и это от нас не зависит, поэтому и не мешает. После опыта жизни евреями в России – ничего страшного... По сравнению с жидовской мордой, «олигарх» это более почетное звание. Да и потом, не было бы этого слова – появилось бы другое. А как здесь чувствуют себя стандартные репатрианты, мы не узнаем, потому что будем говорить откровенно, мы же приехали небедными людьми – как абсорбироваться, когда тебе надо еще зарабатывать - этого мы не знаем, может, у нас более комфортная ситуация".
- Сколько денег вы сюда перевели?
Невзлин: «Ну вот возьму сейчас и все расскажу... Открыл я тут счет в одном банке, мне постановили лимит, я лимит исчерпал, и спросил, где еще... Я нанял финансового консультанта и открыл счет в банке «Хапоалим», отделение 535. Там лимита не было. Я привез еще денег, и благодаря этим действиям... стал еще более известным человеком в Израиле. Поскольку экономика в Израиле отрастает, размещение личных средств здесь, где собственно, и живем, логично. В России ничего не осталось. Конечно, есть еще имущество какое-то, какие-то деньги, мы же не убегали...»
Брудно: «А то что осталось, можно считать, что цена их – ноль».
- А акции где?
Брудно: «Акции компании в реестре, акции российской компании невозможно никуда увести. Это не бумаги, это электронные записи. И в этом реестре указан пока в качестве владельца контрольного пакета в конечном счете МЕНАТЕП».
- А почему на сайте в отчете за 2004 все описано, как будто «Юганскнефтегаз» никто не отбирал?
Брудно: «Поскольку компания не получила от властей никакого извещения о том, что он продан – поэтому они не внесли никаких изменений в информацию, представленную компанией. И об этом руководство ЮКОСа объявило».
- Есть прогнозы, чем кончится суд по делу Ходорковсого?
Брудно: «Какие могут быть прогнозы, когда все решения по этому делу принимаются в одном известном кабинете. И какие решения будут приняты в кабинете президента России – такие и будут реализованы в суде. Невозможно сделать никаких предсказаний. Единственное, в чем можно быть точно уверенным – справедливость не восторжествует. А до какой степени – неизвестно. Дел открыли около 60, общая сумма налоговых претензий в отношении ЮКОСа порядка 27 миллиардов долларов, сейчас ищут новые иски... Дело абсолютно бредовое, даже не поддающееся никакому разумному анализу».
- Как здесь воспринимают ваши деньги? Их здесь хотят?
Невзлин: «Мне кажется, что да, я даже слышал Нетаньяху на эту тему, он вроде за деньги наши отвечает в Израиле. Классическая западная позиция».
Брудно: «Тем более источник этих денег абсолютно прозрачен и понятен».
- Спекуляции в прессе не мешают?
Брудно: «То, что мы хотели здесь делать в отношении бизнеса, мы делаем, никто не мешает. Все, что мы хотим делать в личной жизни, делаем. Так что сказать, что это создает нам какие-то препятствия – мы не можем».
Невзлин: «Мне, например, намного приятнее дискуссия в израильской прессе, чем ежедневные негативные заказные публикации в России. Поэтому эту цену – что бы о нас не говорили в израильской прессе – это та цена, которую надо заплатить в демократии, а наша задача – показать, какие мы есть. Но поскольку мы уверены, что по факту мы не совершали никаких преступлений, нам нечего скрывать, - мы здесь совершенно спокойно и открыто».
- После инвестиций в хайфские заводы, дальнейшие планы в бизнесе?
Брудно: «Ну во-первых, мы будем делать инвестиции в тех областях, в которых мы понимаем и чувствуем себя в достаточной степени уверенно, когда нам удается найти хороших и честных партнеров, и когда мы понимаем, кто и как этим бизнесом будет управлять. У нас совершенно нет планов инвестировать в хай-тек, я не чувствую себя достаточно уверенно в этом. С Федерманом (партнер по хайфским заводам) мы встретились совершенно случайно. Поговорили, поняли, что мы понимаем друг друга, что у нас единый стиль бизнес-мышления».
- Но ведь банк «Хапоалим» отказался помочь в реализации сделки.
Брудно: «Как говорят в Израиле, что не получается силой – получается с применением большей силы... Когда провалилась сделка через банк «Хапоалим», я сказал Федерману, что всегда есть альтернативные способы – давай будем их искать».
- У вас всех троих есть счета в 535 отделении банка «Хапоалим»?
Брудно: «Есть, но денег мы туда не перевели. Я работаю в Израиле с другим банком, и он меня полностью устраивает. Счета наши никто не замораживал».
- Вас этот скандал с отмыванием денег в банке «Хапоалим» не беспокоит?
Невзлин: «Беспокоит тем, что это может вызвать отток капитала из Израиля. В последние годы очень многие банковские системы дискредитировали себя. И с этой точки зрения, - я смотрю еще глазами того времени, когда я жил в России, - в банковскую систему Израиля очень верили. Считалось, что тут можно открывать счета спокойно, что здесь нет утечки информации. Поэтому очень многие иностранцы держат достаточно крупные счета в израильских банках. Поэтому естественно, что люди просто пропустили первое применение закона об отмывании средств – ну, не ожидали, скажем... Естественно, что нужно жить по закону, и думаю, что 99% клиентов спокойны, потому что они средства не отмывают. Но естественно, они не хотели бы, чтобы их фамилии были опубликованы в прессе».
- Прямой вопрос – вы деньги отмывали?
Невзлин: «Нет, не отмывали, потому что у нас нет преступных доходов, нам нечего отмывать. Все наши доходы это всегда дивиденды, или средства, вырученные от продажи активов – это два типа доходов, которые всегда подвергаются наибольшему контролю соответствующих систем во всех странах мира. И я могу твердо сказать, что мы до Израиля прошли двойной фильтр по каждому доллару. Поэтому мы спокойны».
- И сколько вы вложили в хайфские заводы?
Брудно: «Поскольку сделка была между частными компаниями, мы не обязаны раскрывать эту сумму».
- Пока не жалеете?
Брудно: «Ну, мы стараемся все-таки сначала думать, а потом делать».
Невзлин: «Заметьте, как Миша этим отделяет себя от прочих двоих. Такая самоуверенность, что это только он такой. У нас, в общем, сегодня средства достаточно ограничены и считаемы, нефтяной трубы за спиной нет, поэтому мы не можем сейчас рисковать и совершать крупные сделки, не будучи заранее довольными их результатами».
- Будущее демократии в России?
Брудно: «А вот здесь у нас единого мнения нет. Демократия предполагает систему, в которой каждый имеет возможность принимать те решения, которые он считает нужным, верить в то, что он считает нужным, и делать то, что он считает нужным. А в России больше любят, чтобы за них решения кто-то принимал и говорил им, во что верить, куда идти и кем быть. Они очень не любят принимать какие-либо решения».
Дубов: «В ближайшее время – не верю. Но с другой стороны, считаю, что возможности вроде оранжевой революции в России не исключены».
- Вы бы сегодня рекомендовали богатым евреям в России собирать чемоданы?
Дубов: «А они все давно собрали. Или подготовили базу вне России. Не уверен, что они едут в Израиль, но точно – из России».
Невзлин: «По поводу демократии, верю ли. Я не человек веры, я человек действий. Мое мнение, что альтернативы демократии для мира и для России нет. Но нео-сталинская Россия – она опасность не только для России, но и для мира. Я не верю в то, что в России будут проведены свободные выборы – время свободных выборов в России закончилось. Но я считаю, что относительное количество людей в России, которые хотят жить при демократии, не меньше, чем в Украине. И этого количества людей, - с моей точки зрения, лучших людей, - достаточно для того, чтобы в России демократию построить. Могу сказать, что Россия, как страна, не выдержит еще одного срока такого правления, как сейчас. Это сталинизм в новое время, в новом окружении, но это все-таки нео-сталинизм».
- Ну, сталинизм и не закончился на выборах, а на смерти Сталина...
Невзлин: «Думаю, что у Путина не хватит героизма на такой нужный для страны поступок. Я даже думаю, что он будет стараться остаться у власти сам при новой конституции или назначить преемника, такого, как он сам. А когда я говорю о том, что страна не выдержит, это не значит, что люди погибнут все скопом – подавляющее большинство людей будут продолжать жить так же унизительно-нищенски, и унизительно-рабски. В открытом мире хай-тека и технологии происходит колоссальный прогресс, - а Россия в это время уже строем пошла обратно... Поэтому я думаю, что политические, экономические коллапсы при этом режиме в России в ближайшее время неизбежны. К сожалению. Вы же понимаете, что страна, в которой все зависит от мировой цены на нефть, которой она не управляет – находится в постоянной зоне повышенного риска. Причем чем выше цены на нефть, тем выше риски, потому что страна приучается тратить больше денег, не производя при этом реальный продукт – это просто сырье, которое они продают».
- Вы тоже рекомендуете евреям сюда ехать?
Невзлин: «Евреев в России осталось мало, ведь все-таки еврей – это самоидентификация. Там в основном остались люди, которые идентифицируют себя как русские, хотя, конечно, есть исключения. А в том, что касается людей, у кого есть возможности и деньги – в этом я согласен с Володей, большинство уже создали себе инфраструктуру на западе, открыли счета, купили имущество, завели бизнес. Дело ЮКОСа, надо сказать, не только приостановило инвестиции в Россию, но и обеспечило колоссальный отток капитала из России».
- Вы говорили о том, что собираетесь подавать в суд на людей в России, которых вы обвиняете в раскрутке этого дела.
Невзлин: «Мы, то есть даже не мы – группа дала поручение адвокатам вне России проанализировать публичные выступления всех людей, которые приняли публичное участие в этом деле, чтобы предъявить им иску – членам правительства, администрации – тем, кто повинен в этом деле. Мы считаем, что вернуть нам ворованное должны те люди, кто составляет сейчас администрацию, Кремль и так далее. Они это сделали, они должны ответить, а не российский народ, российский бюджет и так далее, которые, в общем-то, как обычно, жертвы обмана».
- Каким образом вам приписали покушение на Чубайса?
Невзлин: «Была пропагандистская передача по центральному телевидению, где два депутата «Единой России» по заказу из Кремля, администрации президента, рассуждали в режиме «Кому это может быть выгодно». И договорились до того, что если Невзлин обвиняет Явлинского и Чубайса в кризисе либерального движения, то возможно, он решил убить Чубайса, чтобы наказать его за этот кризис. Но если говорить серьезно, то конечно, Чубайса жалко – думаю, он не в очень хорошей сейчас эмоциональной ситуации. Я видел людей, гораздо более сильных, чем Чубайс, переживших покушение – это серьезный удар, потому что человек не знает, что дальше будет. Это не теракт, в котором ты выжил... И в этом смысле, да и во всех смыслах, конечно, преступников надо искать, а не назначать. А в России пока все-таки принято их назначать...»
- Вложили ли вы средства в СМИ, собираетесь ли инвестировать в СМИ в Израиле, как Гусинский?
Невзлин: «У нас практически нет сейчас ничего в России, кроме одной газеты, но мы решили избавляться от российских проектов, мы не видим возможности инвестировать в Россию при таком режиме. А СМИ никогда не были нашим профильным бизнесом, так что нет. Разве что интернет».
- Все живете в одном районе?
Невзлин: «Но при этом достаточно далеко, чтобы не каждый день видеться. В России у нас общая территория была, дома рядом».
- Кто вас ищет?
Невзлин: «Россия ищет. Есть много стран, где мы можем и сейчас появляться. Сейчас, после всех этих судов и так далее, ждем базовых решений от Интерпола. Интерпол снеял людей, имеющих отношение к делу ЮКОСа и Ходорковского, с доски розыска. В Англии сейчас у нас большое продвижение, слава Б-гу. Важно, чтобы страны, куда мы могли бы заехать, были в хороших отношениях с Израилем, поскольку расчитываем мы все-таки на поддержку этой страны».
- Российское гражданство осталось?
Невзлин: «К сожалению, осталось, я не могу от него отказаться по закону. Ро российскому закону, они откажут нам в отказе от гражданства. Я, например, с удовольствием бы отказался от гражданства в путинской России, но это бесполезное действие. Я думал об этом, но они меня сразу срежут тем, что «он преступник, и мы не можем лишить его гражданства, пока с ним не разберемся».
- Уклонение от уплаты налогов приписывают компании, или вам лично?
Невзлин: «И так и так, у всех по-разному. Я, например, должен только личные налоги, около миллиона долларов».
Брудно: «А я, например, наоборот – я лично ничего не должен, зато меня обвиняют в том, что я украл апатитовый концентрат на 2.8 миллиона долларов».
Дубов: «А меня обвинили в том, что в 97-м году я что-то сделал, но что, не знает никто. То есть главное обвинение – что не построил дома военнослужащим, которые я, строго говоря, строить и не должен был. Мой эпизод разбирался в английском суде, и признан недееспособным».
Брудно: «Была задача всем акционерам группы «Менатеп» что-нибудь инкриминировать».
- Сколько сегодня стоит МЕНАТЕП?
Брудно: «Ну ЮКОС мы говорили, наверное, порядка полумиллиарда долларов. Вся сумма активов МЕНАТЕП, кроме ЮКОСа, наверное, около миллиарда. Собственно, это ровна та сумма, которая была получена группой в качестве дивидендов. А также от продажи такого-то количества акций. За вычетом тех дивидендов, которые группа выплатила своим акционерам. Это, собственно, те деньги, на которые мы живем. Ходорковский к концу месяца должен перестать быть акционером. Остались мы втроем, Лебедев и Шахновский».
- Не жалеете, что раньше не приехали?
Брудно: «Жалеем, но у нас был проект, который нужно было закончить».
Невзлин: «Вообще, если бы не встретили Ходорковского, мы были бы здесь в 87-88 году».
Брудно: «Мы собирались уезжать как раз в это время, когда границу открыли, потому что мы не видели для себя никакой перспективы. Но человек предполагает, там располагают...»
Дубов: «Вопрос достаточно сложный. Сейчас, прожив какое-то время здесь, я конечно жалею, что не уехал раньше. В 47 учить язык труднее».
