Что не успел сказать Голубович журналисту Леонтьеву

Сенсационные заметки Алексея Голубовича о деятельности Службы безопасности Группы «Менатеп» и ОАО НК ЮКОС в 1997-2004 г.г.

Сенсационные заметки Алексея Голубовича о деятельности Службы безопасности Группы «Менатеп» и ОАО НК ЮКОС в 1997-2004 г.г. :

В 1997г., после ухода с должности начальника инвестиционного управления Банка «Менатеп», я работал Председателем Правления ОАО «Русские Инвесторы» (брокерской фирмы, принадлежавшей в тот период мне и ещё нескольким менеджерам). После ухода в ноябре 1996г. из Банка «Менатеп», я сохранил незначительные деловые отношения с некоторыми из основных акционеров и руководителей ОАО НК ЮКОС и использовал это для развития бизнеса по оказанию им брокерских услуг на рынке акций. ОАО НК ЮКОС, которое в то время возглавлял М.Ходорковский, пользовалось услугами различных брокерских фирм (в т.ч. – и нашей) для приобретения акций своих дочерних компаний в целях консолидации максимальной доли участия в них на балансе юридических лиц, подконтрольных Группе «Менатеп». В 90-е годы брокерские операции с этими акциями составляли незначительную часть наших доходов, но мы были заинтересованы в их расширении, т.к. тогда считали М.Ходорковского и ОАО НК ЮКОС перспективными клиентами.

Когда в октябре 1997 г. юридические лица, подконтрольные Группе «Менатеп» (в т.ч. - ОАО НК ЮКОС и ряд других компаний) приобрели в ходе приватизации и на рынке более 60% акций ОАО ВНК, мы получили заказ на приобретение на рынке акций дочерних предприятий ОАО ВНК (главным образом – ОАО «Томскнефть» и ОАО «Ачинский НПЗ» (АНПЗ)).

В начале 1998 г. в результате посещения одного из проводимых М.Ходорковским рабочих совещаний в НК ЮКОС (на которых обычно присутствовали представители службы безопасности Группы Менатеп (СБ) и курировавший СБ 1-й зам.председателя Правления компании Л.Невзлин) мне стало известно о наличии серьёзного конфликта между НК ЮКОС и предпринимателем Рыбиным, который, по словам Л.Невзлина организовал мошенническую сделку между ОАО ВНК и принадлежащей Рыбину оффшорной компанией, с целью обязать ОАО ВНК выкупить у него около 20% акций ОАО АНПЗ по цене около 25 млн.долл. США, что существенно превышало рыночную цену на эти акции на российском фондовом рынке в начале 1998 г. Необходимо отметить, что цена акций АНПЗ, установленная в договоре о сделке, заключённой Рыбиным с ОАО ВНК в 1997 г. была выше текущих рыночных цен на эти акции, т.к. цены снизились в 1998 г. в несколько раз из-за начавшегося кризиса всех финансовых рынков в РФ.

Об этом было хорошо известно высшим руководителям НК ЮКОС и Группы «Менатеп», которые, несмотря на это, продолжали объяснять сотрудникам компании, что в 1997 г. сделка была заключена прежним руководством ВНК по многократно завышенной цене (относительно текущей цены акции периода финансового кризиса) и исполнять они её не будут, не взирая на решения всех инстанций российского арбитражного суда.
Л.Невзлин неоднократно высказывал намерение “разобраться” с претензиями Рыбина и прекратить, тем самым череду неудачных судебных процессов (свидетелем таких разговоров, насколько я помню, были сотрудники СБ и юристы НК ЮКОС). Как мне стало ясно из обсуждения других вопросов на таких рабочих совещаниях, НК ЮКОС также оспаривал требования принадлежащих Рыбину иностранных компаний по оплате произведённых для ОАО ВНК подрядных работ на сумму около 100 млн.долл.США.

В начале 1998 г. НК ЮКОС, оказавшись в тяжёлом финансовом положении, больше не заказывал нашей компании услуги в связи с приобретением акций или иных активов у Рыбина, а затем, в связи с 1-м слиянием НК ЮКОС и НК «Сибнефть», новые руководители финансовой службы объединённой компании (заменившие П.Лебедева и др. моих знакомых), перестали пользоваться нашими услугами и длительное время я с руководителями НК ЮКОС не контактировал, считая, что отношения уже не возобновятся.

Невзлин и рядовые исполнители

О развитии конфликта Л.Невзлина с Рыбиным мне стало известно только осенью 1998 г., после дефолта и после того как я, по предложению М.Ходорковского занял должность директора по стратегическому планированию и корпоративным финансам НК ЮКОС, посчитав для себя интересным присоединиться к менеджерской команде компании в тяжёлой кризисной обстановке. Насколько я помню, адвокаты компаний Рыбина тогда добились в арбитражных судах РФ решений о признании обоснованными требований своего клиента к ВНК и пытались арестовать акции дочерних компаний ОАО ВНК в обеспечение этих требований. НК ЮКОС не имело финансовых возможностей удовлетворить требования компаний Рыбина (к началу 1999 г. НК ЮКОС находилось на грани дефолта по всем своим банковским кредитам, а финансировавший компанию Банк «Менатеп» стал фактическим банкротом), поэтому высшее руководство НК ЮКОС (фактически – Л.Невзлин, курировавший СБ и юридический департамент) поставили своим подчинённым задачу препятствовать дальнейшим попыткам Рыбина арестовать активы ВНК путём их перевода на многочисленные дочерние компании Группы «Менатеп» вне юрисдикции российского арбитражного суда.

С моей точки зрения, применяемая юристами НК ЮКОС тактика передачи активов ВНК на баланс оффшорных компаний группы «Менатеп» с юридической точки зрения и с позиций общепринятых норм корпоративного управления была, по крайней мере, сомнительной и не могла привести к положительному результату. Сотрудники подчинённой мне дирекции стратегического планирования и корпоративных финансов НК ЮКОС выполняли работу по оформлению залогов на акции некоторых из дочерних компаний, что входило в их прямые служебные обязанности. Впоследствии я понял, что Л.Невзлин планировал, в случае признания продажи акций дочерних компаний ВНК незаконной, сделать ответственными за эти операции лиц, не являвшихся его прямыми подчинёнными и сфокусировать внимание следственных органов на рядовых исполнителях из других подразделений.

Когда произошло покушение на Рыбина (о чём я узнал из теленовостей), я задавал вопросы М.Ходорковскому и Л.Невзлину об их мнении о причинах преступления и возможных последствиях для репутации НК ЮКОС (т.к. о конфликте НК ЮКОС с Рыбиным было хорошо известно из прессы). Я не помню ответ М.Ходорковского, а Л.Невзлин сказал, что по его сведениям Рыбин был должен большую сумму томским преступным группировкам и, оказавшись после покупки ВНК компанией ЮКОС в тяжёлом финансовом положении, не мог заплатить своим криминальным кредиторам. Я посчитал ответ абсолютно нелогичным (чтобы не сказать – глупым). Больше я с Л.Невзлиным не контактировал до тех пор, когда весной 1999 г., меня (и всех прочих членов Правления НК ЮКОС) не пригласили как свидетеля в Центр по расследованию взрывов при СК МВД (который располагался на Скотопрогонном проезде). Перед поездкой на допрос в этот Центр Л.Невзлин и сотрудники СБ инструктировали сотрудников компании отвечать на вопросы следователей очень кратко, ссылаясь на полное незнание вопросов деятельности СБ Группы «Менатеп» и истории конфликта с Рыбиным. Я также помню, как Л.Невзлин хвастался тем, что он договорился со своими людьми в СК МВД, что М.Ходорковского на допрос не вызовут.

В ходе допроса следователь, фактически не задавал мне вопросов, касающихся конфликта вокруг активов ВНК, но почему-то рассказывал о начальнике СБ М.Шестопалове – какой это опасный человек. Характерно также то, что в НК ЮКОС никто (ни руководство, ни СБ) даже не поинтересовались у меня тем, как прошёл допрос.

В 1999 г. также началось расследование уголовного дела, возбуждённого СК МВД по факту продажи акций дочерних компаний ВНК оффшорным компаниям Группы «Менатеп». Вплоть до передачи этого дела в Генеральную Прокуратуру РФ (в начале 2004 г.), следователь СК МВД Шумилов вёл расследование таким образом, чтобы воспрепятствовать получению СК МВД показаний о заказчиках и организаторах данной сделки – Л.Невзлине и М.Ходорковском. Данное дело по словам Л.Невзлина “не представляло опасности” для НК ЮКОС, т.к. ход расследования им “контролировался”, но оно должно было обеспечить Л.Невзлину и СБ Группы «Менатеп» контроль над сотрудниками тех подразделений НК ЮКОС и Группы «Менатеп», которые участвовали в оформлении организованных им сделок и могли быть свидетелями обвинения при неблагоприятном для Группы «Менатеп» развитии событий.

(*Примечание: При этом, необходимо отметить, что Л.Невзлин впоследствии неоднократно фактически сообщал мне о наличии серьёзного риска использования данного уголовного дела, если я не покину РФ и не откажусь от дачи показаний следователям Генеральной прокуратуры по возбуждённым против него уголовным делам. Так, в частности, Л.Невзлин звонил мне несколько раз в 2003 – 2004 гг. и сообщал, что в моём офисе в Москве будут проводиться обыски или выемки документов следователем Шумиловым, и, что он советует отсутствовать на работе и не давать никаких показаний. Сам следователь Шумилов меня на допросы не вызывал, но в 2003 г., звонил начальнику юридического департамента ОАО «Русские инвесторы» и предупреждал его, что “если он (Шумилов) найдёт Голубовича, то может его задержать”. При этом Шумилов не стеснялся говорить сотрудникам нашей компании, что он в ЮКОСе со всеми “договорился” и ему для закрытия дела нужны только определённые бумаги из депозитария, где регистрировались сделки с акциями дочерних компаний ВНК).


Рыбин панически боялся контактов с Невзлиным

В 2000 г. по указанию М.Ходорковского я встречался с Рыбиным по вопросу выкупа у него акций ВНК и её дочерних компаний. На мой вопрос, почему с Рыбиным не может встретиться курирующий этот конфликт Л.Невзлин, М.Ходорковский ответил, что Рыбин “слишком запуган и готов разговаривать только с человеком, у которого хорошая репутация, не имеющим отношения к данному конфликту”. В ходе состоявшейся в дальнейшем встречи Рыбин действительно производил впечатление человека, запуганного «Менатепом», панически боящегося контактов с Л.Невзлиным и готового согласиться на любые условия продажи своих активов.

Сформировав для себя ясное мнение о методах работы представителей высшего руководства и СБ Группы «Менатеп» и НК ЮКОС (которые представлялись мне в первую очередь – аморальными, а также – сомнительными в правовом отношении), я уже в 2000 г., т.е. - после завершения консолидации 100% акций дочерних компаний на балансе ЮКОСа (что было главной целью моей работы) начал предпринимать попытки уйти из компании.

Одновременно я пытался организовать международное финансирование выкупа акций ОАО «Русский Продукт» менеджерами этого общества у владельца 55% капитала - Группы «Менатеп» (т.к. считал, что «Менатеп» собирается уволить генерального директора «Русского Продукта» – мою жену, которая создала эту компанию и стремилась инвестировать прибыль в её развитие, а не передавать оффшорным компаниям «Менатепа», как того требовал М.Ходорковский). Это по-видимому не входило в планы Л.Невзлина, который фактически организовал слежку за моей женой и руководящими сотрудниками возглавляемой ею компании. М.Ходорковский периодически информировал меня о наличии собранных СБ Группы Менатеп “компрометирующих материалов” против руководства «Русского Продукта», но он, в отличие от Л.Невзлина, был склонен продать данную компанию привлечённым менеджерами иностранным инвесторам, чтобы не портить окончательно отношения со мной, как с миноритарным акционером гибралтарского холдинга Группы Менатеп*.

(* Примечание: За мою роль в консолидации НК ЮКОС и стратегическом планировании развития компании мне в 2000 г. было обещано около 7% акций указанного гибралтарского холдинга, которые после моего ухода из НК ЮКОС по инициативе М.Ходорковского и Л.Невзлина были сокращены до 4,4% (часть акций была передана В.Шахновскому). От М. Ходорковского я узнал, что моё участие в капитале было сокращено под предлогом нежелания публиковать мою фамилию среди других акционеров Группы «Менатеп», после организованной пресс-службой «Менатеп» (т.е. фактически - самим же Л.Невзлиным) серии публикаций в СМИ о моей роли в зарубежных сделках по консолидации дочерних компаний НК ЮКОС). При этом полностью исключать меня из состава акционеров М.Ходорковский в тот период ещё не хотел, т.к. видимо, придерживался неоднократно декларировавшегося им принципа, что из «Менатепа» “не уходят” (имелось в виду – добровольно и при жизни).

«В начале 2001 года на мою жену было совершено покушение»

В начале 2001 г. на мою жену было совершено покушение. Возле ворот её дома в посёлке Николина Гора, Московской обл., при проезде её автомобиля произошёл взрыв взрывного устройства направленного действия, которое сработало с запозданием и не нанесло вред автомобилю, хотя и обладало (по мнению приглашённых нами впоследствии специалистов) достаточной мощностью для его разрушения. Внешне это покушение выглядело, как акт устрашения, подобный тому, что предпринимался против сотрудницы Л.Невзлина О.Костиной. Взрыв был зафиксирован камерами видеонаблюдения и имеются свидетели данного события. Однако, считая, что кроме руководства Группы «Менатеп» других лиц, заинтересованных в подобной акции устрашения нет, я принял решение не обращаться в правоохранительные органы, опасаясь, что развитие конфликта с «Менатеп», как с влиятельной и, возможно - криминальной организацией, приведёт к ещё большим неприятностям (сыграло свою роль и то, что к этому времени покушение на Рыбина так и не было расследовано). Я усилил охрану своей семьи, взял отпуск и немедленно начал процесс увольнения из НК ЮКОС. После формального увольнения весной 2001 г. я прекратил с НК ЮКОС и М.Ходорковским деловые отношения. Для того, чтобы не создавать подозрений в нелояльности к бывшим работодателям, я иногда посещал заседания (неформальные) акционеров Группы «Менатеп» и мог видеть там Л.Невзлина, однако, уже в 2001 г. предпринял все возможные действия, чтобы прекратить все возможные связи своего бизнеса с Группой.

«Ходорковский ответил, что в случае моей смерти Группа должна иметь возможность выкупить мои акции…»

Весной 2003 г. под давлением представителей Группы «Менатеп» (которых представлял А.Дрель), я вынужден был подписать договор опциона, согласно которому Группа могла в любой момент выкупить у меня акции (4,4% капитала) гибралтарского холдинга, причём по установленной самим же «Менатепом цене.»
При этом незадолго до описанных событий, по заданию одного из адвокатов М.Ходорковского, нанятые «Менатепом» юристы – подставные миноритарные акционеры ОАО «Русский Продукт», предприняли попытку корпоративного шантажа данной компании. М.Ходорковский даже не считал нужным скрывать это от меня, всячески подчёркивая, что это – только бизнес, а против меня лично он ничего не имеет. В сочетании с другими признаками (покушение на мою жену или, например – попытка организовать заказное банкротство ОАО «Русский Продукт» в интересах искусственно созданного оффшорного кредитора в 2001 г. и т.п.), действия юристов Группы «Менатеп» не оставляли мне сомнений в том, что я не могу отказаться от фактически безвозмездной передачи своей доли в капитале холдинга обратно Группе «Менатеп», причём в такой форме, при которой М.Ходорковский или его доверенные лица (управляющие его зарубежными трастами) могли самостоятельно выбирать момент переоформления акций. На мой вопрос о целесообразности такого опциона М.Ходорковский ответил, что в случае моей смерти Группа должна иметь возможность выкупить мои акции, чтобы они не ушли из-под её контроля. Он также сообщил, что создаёт зарубежные трасты для владения активами Группы «Менатеп» под видом благотворительных фондов для университетов, чтобы избежать ареста активов и платить из этих трастов юристам и своим доверенным лицам, в случае, если «Менатеп» будет объявлен преступной организацией” в России или на Западе.

“Вместо Платона должны были арестовать тебя”.

После ареста в июле 2003 г. П.Лебедева, М.Ходорковский немедленно пригласил меня на встречу в дом приёмов НК ЮКОС в посёлке Жуковка и, в присутствии Л.Невзлина потребовал немедленно покинуть РФ. Он объяснил это тем, что я могу быть арестован в связи с расследованием “дела Апатита”, т.к. как он выразился, - “вместо Платона должны были арестовать тебя”. Я выразил недоумение и даже недоверие в связи с этими утверждениями, т.к. прекрасно знал, что моя роль в приватизации ОАО «Апатит» заключалась в оценке стоимости акций, а по должности в 1994 г. я подчинялся одному из заместителей П.Лебедева и не мог нести ответственность за действия 3-х уровней вышестоящих руководителей (что и подтвердилось в ходе дальнейшего судебного разбирательства по данному делу).
На это М.Ходорковский ответил, что меня в Генеральной прокуратуре заставят дать нужные следствию показания, т.к. будут ”колоть психотропные препараты, как Пичугину”. Я посчитал, что Группа «Менатеп» таким образом шантажирует меня и, вынуждая уехать за границу, пытается свалить на меня ответственность за действия руководителей Банка «Менатеп» в период приватизации. Ввиду того, что я оставался в РФ (и СБ Группы «Менатеп» это было известно, т.к. они следили за моими перемещениями), в конце июля я был вновь приглашён на встречу с М.Ходорковским и Л.Невзлиным, где мне сказали, что, если я не боюсь следствия по “делу Апатита”, то меня скорее всего арестуют по “делу ВНК”.

Вслед за этим меня начал по телефону разыскивать следователь СК МВД Шумилов, который повесток на допросы при этом не присылал, а свою активность прекратил немедленно после того, как я уехал в отпуск за границу в августе 2003 г.

Я не контактировал с представителями Группы Менатеп до октября 2003 г., когда я был по телефону приглашён встретиться с М.Ходорковским. На встрече 7 октября я услышал примерно те же предостережения, что и ранее, а также пожелание М.Ходорковского навсегда переехать в Лондон и предложение в этом случае дать мне возможность создать бизнес на основе управления денежными средствами Группы «Менатеп» за границей. Одновременно, М.Ходорковский, как бы случайно упомянул, что у М.Шестопалова уже наладились в Лондоне рабочие отношения с местными охранными агентствами и даже с полицией. Я понимал, что мой отказ от сотрудничества опасен для меня и моей семьи, поэтому ответил, что для серьёзного рассмотрения такого предложения мне необходимо организовать рабочие контакты моих юристов и юристов Группы «Менатеп» с целью оценки юридических рисков, связанных с деньгами этой Группы. Однако, фактически это скорее всего было воспринято, как моя попытка уйти от сотрудничества с Группой «Менатеп». Вскоре, уже в октябре 2003 г. пресс-служба «Менатепа» организовала в российских СМИ серию публикаций и телепередач, направленных на подрыв моей деловой репутации и принуждение меня к сотрудничеству. С этой же целью ко мне обращались адвокаты М.Ходорковского, предлагавшие содействие в прекращении публикаций в СМИ в обмен на сотрудничество с Группой (фактически – за обещание не возвращаться в РФ и не давать показания следователям ГП РФ). При этом лиц, предоставлявших клеветническую информацию в СМИ, обслуживала та же швейцарская юридическая фирма, которая координировала защиту Группы «Менатеп» за рубежом.

Кроме того, в декабре 2003 г. возобновилась активность следователя Шумилова, буквально демонстративно не присылавшего мне повестки на допрос, но на словах угрожавшего арестом.
Необходимо отметить, что все контакты с юристами и другими представителями М.Ходорковского и деятельность Группы «Менатеп» в отношении меня прекратились, когда следователь Шумилов был уволен из МВД, а Л.Невзлин в начале 2004 г. узнал, что я нахожусь в Москве большую часть времени и даю свидетельские показания в ГП РФ.

100 млн. долларов на поддержку сотрудников СБ

Единственное обращение Группы «Менатеп» (в лице В.Моисеева) ко мне имело место в ноябре 2004 г. в Лондоне, когда он попросил меня подписать согласие на перевод дивидендов (100 млн. долл. США) от гибралтарского холдинга не акционерам, а в “благотворительные” фонды, которые были, по его словам нужны для “поддержки” сотрудников СБ и наличных выплат юристам «Менатепа» в РФ. Т.к. по закону моё согласие было необходимо, а я его не дал (отказавшись от дивидендов вообще и подписав соответствующие документы), в Группе «Менатеп» было принято решение выкупить у меня акции (4,4% капитала). Однако, по замыслу руководителей, управляющих и юристов Группы «Менатеп» (Невзлина, Осборна, Хадсона и др.,), принудительный выкуп на основе существующего опциона был менее предпочтительным, чем добровольное (с моей стороны) подписание нового договора, согласно которому я сам, без принуждения, продавал бы Группе акции и брал бы на себя обязательство в будущем не предъявлять к ней и её акционерам претензий.

Я отказался от этого по ряду юридических причин, но главным образом – потому, что летом 2005 г. мне стало известно о ещё одном покушении на жизнь моей жены и других членов моей семьи – отравлении ртутью, совершённом по мнению экспертов во втором полугодии 2004 г. неустановленными лицами путём закладки значительного количества ртути в автомобили, используемые мною и моей женой в Москве. В результате был нанесён ущерб здоровью моей жены, моего сына, племянницы моей жены, а также сотрудника, использовавшего мой заражённый ртутью автомобиль по доверенности.

Впоследствии мне стало известно, что подобные отравления получили ещё несколько бывших руководителей подразделений НК ЮКОС, у которых имелись серьёзные противоречия и конфликты с СБ Группы «Менатеп» и с Л.Невзлиным.

Вот в такой конструктивной и товарищеской обстановке и происходил в последние годы распад крупнейшей частной компании в России. На темы налогов, манипуляций с активами или воровства средств НК ЮКОС можно рассказать во много раз больше. Однако, это мало интересно и вполне типично для многих олигархических структур. Активность СБ напрягает гораздо сильнее, т.к. у меня сложилось впечатление, что целью деятельности этой структуры было не обеспечение экономической безопасности НК ЮКОС, а создание и последующее истребление врагов “Менатепа”. Я не считаю СБ главной причиной гибели ЮКОСа, но то, что без них у компании были бы шансы на переход к цивилизованным методам ведения бизнеса (а значит – и на выживание), не вызывает сомнения ни у кого из опрошенных мною бывших топ-менеджеров.